Флэшбэк - Страница 94

— Море… каша… — неуверенно начал Сато.

Ник посмотрел на внутренний монитор и увидел в нем, что глаза шефа службы безопасности бегают, как жуки, в красных прорезях самурайской маски.

— Извините, — сказал Ник. — Это наша с женой старая шутка. Такая пародия на поговорку: «Сам заварил кашу, сам и расхлебывай».

— А-а-а, — протянул Сато: этот звук вовсе не говорил о понимании.

Наконец:

— …Но как вы относитесь к этой перемене, Боттом-сан?

Ник вздохнул. Зачем-то — возможно, желая удовлетворить любопытство мистера Накамуры, — Сато действительно хотел знать его, Ника, долбаные мысли. Не будь Ник спеленат, привязан, скован, он просто вышел бы из комнаты, но комната эта сейчас двигалась со скоростью сорок миль в час. Навигатор показывал, что следующий город на пути — Лас-Вегас… Лас-Вегас, штат Нью-Мексико, а вовсе не знаменитое пристанище игроков в Неваде.

— Отношусь так, будто почти вся вторая половина моей жизни — это страшный сон, — ответил Ник. — Я жду, что однажды проснусь, и выяснится, что это и в самом деле лишь сон… что Гавайи не стали вновь независимым королевством, а японцы не прибрали их спустя шесть лет. Что мы с Дарой можем снова провести там медовый месяц, если захотим. Что Санта-Фе — интересный город в соседнем штате, с хорошей кухней и насыщенной культурной жизнью, а не бандитский притон, где мне в живот всадили шестидюймовый клинок. Я надеюсь проснуться и увидеть, что живу в стране, которая применяет силу в благих целях, ради торжества справедливости, а не требует, чтобы мы посылали своих детей — моего парня это ждет через год, Сато, — в места с непроизносимыми названиями, где они погибают за вас, японцев… даже не за вашу чертову страну, а за ваши дзайбацу или кэйрэцу, за эти треклятые концерны, которые сегодня правят Японией. Я надеюсь проснуться в один прекрасный день и пройти по улицам своего города в своей стране, не боясь, что какой-нибудь мерзавец рядом со мной возьмет да и взорвет на себе пояс шахида. Города, где я смогу пойти на игру «Рокиз» летним вечером, не думая о бомбистах и снайперах. Я надеюсь проснуться и обнаружить, что на сэкономленные деньги можно что-то сделать — купить билет на самолет или поехать в отпуск на машине — и что моя жена жива и едет со мной. Но это не страшный сон, а реальность. И все хорошее, что нам снилось — мне, Даре, моей долбаной стране, — все это ушло, стало историей, полузабытым сновидением.

Когда Ник закончил, дыхание его участилось, а щеки увлажнились, — он надеялся, что от пота, черт побери.

— И вы поэтому флэшбэчите, Боттом-сан? — тихо спросил Сато.

— Это уж и к бабке не ходи, Хидэки-сан. И поэтому половина моих знакомых копов наложили на себя руки.

— Наложили руки… а, да.

Ник тряхнул головой, насколько позволяли шлем и бронемаска. Сато задает ему три или четыре очевидных вопроса, глупых вопроса, а экс-детектив из отдела убийств Ник Боттом в ответ бормочет что-то невнятное — или по меньшей мере потеет, — как девчонка. До чего же глупо! Подумав об этом, Ник понял — или по меньшей мере вспомнил, — какой развалиной он стал. Ему сейчас хотелось одного: оказаться в своем боксе в углу старого «Беби-гэпа», запереть дверь и оказаться под флэшбэком на несколько часов.

— Но Япония тоже изменилась, разве нет? — спросил он.

— О да, Боттом-сан. За последние годы всемирной смуты Япония отбросила те формы культуры и государственного управления, которые ей навязали американские оккупационные силы во главе с Макартуром после проигранной войны, и вернулась к традиционной иерархической системе.

— И что же это такое? — осведомился Ник. — Правят семейные кланы и сильные люди — те, кто выигрывает в той самой постоянной борьбе между различными дзайбацу и кэйрэцу?

— Хай, — прокряхтел Сато. — Верно, Боттом-сан. Более или менее. В этом смысле Япония сбросила неудобную для нее демократическую оболочку, навязанную извне и никогда не отвечавшую нашим культурным традициям, и вернулась к чему-то вроде правительства бакуфу, что дословно означает «палаточный лагерь». Или, если хотите, к сёгунату. Сёйи-тайсёгуны — сильные лидеры, понимавшие в военном деле и в экономике, — правили Японией на протяжении многих поколений.

— В Средние века, — сказал Ник, не скрывая издевки.

— Да, Боттом-сан. Наши Средние века продолжались почти до двадцатого столетия, пока вы, американцы не заставили наш остров и нашу культуру открыться остальному миру. Но будьте осторожны со своим презрением, Боттом-сан. Сёйи-тайсёгун означает «великий генерал, который усмиряет восточных варваров».

— То есть нас, — сказал Ник. — Гайдзинов. Иностранных дьяволов.

— Хай. Иностранных, но не дьяволов. Так думают и говорят китайцы. Это они — величайшие в мире расисты. Не японцы. Вероятно, точнее всего будет перевести «гайдзин» как «чужак».

— Но ваш босс, мистер Накамура, хочет стать современным сёгуном.

— Конечно. Так же как главы кэйрэцу Мунэтака, Морикунэ, Тоёда, Омура, Ёрицуго, Ямасита и Ёсияке.

— Есть некий Омура — советник в Калифорнии, и некий Ёрицуго — советник где-то на Среднем Западе, в Индиане или Иллинойсе?

— Хай, Боттом-сан. И в Огайо.

— Значит, должность федерального советника здесь — важный шаг к сёгунату в Японии?

— Да, возможно. Зависит от того, что станет здесь с советником и главой кэйрэцу: добьется ли он успеха, заслужит ли хорошую репутацию или потеряет ее. Ведь за последние десятилетия вернулось и еще кое-что — древнее, давно забытое, но глубоко укорененное в нашем сознании представление о чести, мужестве и самопожертвовании как о главнейших вещах. Бусидо, кодекс воина, утверждающий, что честью нельзя поступаться даже перед лицом смерти, снова определяет мысли и поступки многих японцев.