Вэл поднимался, ногами нащупывая ступеньки. Наконец он оказался уровнем выше и перевалился на сухой бетонный пол коридора, идущего на восток. Дыхание его взметало с пола пыль, ударявшую в лицо.
Несмотря на идущую кровь и боль во всем теле, — хотя он и был уверен, что ни одна из стреловидных пуль не попала в него, — Вэл поднялся на ноги и двинулся по коридору, ведя левой рукой по южной стене туннеля. Слава богу, туннель шел только в одну сторону от вертикального лаза, по которому он поднялся. Если бы еще пришлось выбирать направление в полной темноте, он наверняка бы потерялся.
Вэл прошел меньше сотни футов, когда услышал, как сзади и справа кто-то скользнул, шурша.
Крыса?
Но не успел он подумать об этом, как был ослеплен лучом фонаря, направленным ему прямо в глаза.
Копы! Позволят ли ему сдаться или сразу пристрелят? Если ребята, паля наобум, все же попали в советника Омуру, то Вэл, пожалуй, знал ответ.
И все же он начал поднимать руки, чтобы сдаться, когда голос Билли Койна за слепящим кругом света произнес:
— Я всегда знал, что ты полное говно, Вэл.
Невероятно, нелепо — но Вэл, испуганный, хотя и не впавший в панику, тут же вспомнил сцены из старых фильмов про Джеймса Бонда, Борна и Курца, которые смотрел с предком. «Главная ошибка всех негодяев, — говорил тот, сидя на диване вместе с Вэлом; их разделяло ведерко попкорна, — в том, что они говорят, говорят, говорят. Объясняют, продолжают говорить, вместо того чтобы пристрелить главного героя и покончить со всем этим».
— Я завтра буду флэшбэчить на это в самолете, которым улетаю в Москву вместе с матерью. Первым классом, слышь, гадина? — сказал Койн все еще высоким, жутким голосом: адреналин, хлынувший в кровь при стрельбе, еще не ушел из нее. — Я буду представлять себе, как сотня стреловидных пуль разрывает твое говенное хлипкое тело…
Вэл выстрелил из «беретты», спрятанной под намотанной на руку шлем-маской.
— Ой, — сказал Койн и уронил фонарик, который ударился о пол металлической частью и не разбился.
Луч света покатился неторопливым кружочком.
Вэл метнулся вправо, стараясь выйти из освещенной зоны. Фонарик двигался слишком быстро, но луч, осветив Вэла лишь на мгновение, покатился дальше. Он упал на одно колено и уперся в него правой рукой, стараясь целиться низко.
Луч фонарика остановился, осветив Койна. Тот стоял на коленях, опираясь на большой ижмашевский автомат, точно на костыль, и смотрел на собственную грудь. Над бледной бровью Владимира Путина и чуть правее нее расползалось красное пятнышко. Койн поднял взгляд. По его лицу гуляла глупая самодовольная ухмылка.
— Ты в меня попал.
В голосе Койна слышалось почти что недоумение. Он попытался поднять тяжелый, громоздкий автомат.
Вэл не думал, что у Койна хватит сил поднять оружие и прицелиться, но проверять не хотелось. Он выстрелил в Койна снова — на этот раз в горло.
Голова Койна откинулась назад, шея разорвалась, и он рухнул вперед, в круг света от фонарика. Звук его клацнувших зубов, когда он с отвисшей челюстью упал ничком, навсегда останется с Вэлом.
Новые крики сзади и снизу.
Вэл дышал так, словно пробежал стометровку. Он чувствовал, как по телу расползается странная немота, и засомневался, сможет ли он идти дальше, а тем более пробежать требуемое расстояние. Схватив фонарик, он начал поворачиваться, когда голос, исходивший от тела Койна, сказал по-русски:
— Ty rasstrelyal nas ublyudok!
Вэл развернулся и присел, выставив перед собой «беретту». Койн лежал неподвижно, лицом вниз. Лужа крови все расплывалась.
Не без опаски подойдя ближе, Вэл подцепил правое плечо Койна носком кроссовки и перевернул его.
Остекленевшие глаза мертвеца были широко раскрыты, как и рот с выбитыми передними зубами. От второго выстрела голова практически отвалилась.
Владимир Путин ухмылялся, глядя на Вэла. Его тонкогубый маленький рот проворчал:
— Ty ubil nas, svoloch. Vy proklyatye, долбаные, parshivye…
Зная, что только даром тратит пулю, Вэл тем не менее выстрелил Путину прямо в переносицу, между глаз-бусинок.
Искусственный интеллект замолчал.
Голоса теперь доносились снизу, через колодец. Возможно, преследователи не заметили вертикального лаза. Господи, если бы так оно и было! У Вэла имелось несколько секунд, чтобы добраться до первого поворота.
Он побежал, с фонариком в левой руке и «береттой» в правой.
Когда Ник служил в денверской полиции, там никто и никогда не осмеливался расшифровать инициалы женщины-детектива К. Т. Линкольн на женственный, нежный манер — типа «Кати». По крайней мере — в ее присутствии. Если кто и называл детектива Линкольн по имени, то всегда говорил «К… Т.», делая между инициалами уважительную паузу — если не из опасения, то хотя бы для разделения взрывных согласных. Ходили слухи, будто никто — ни капитан, ни комиссар, ни даже начальник отдела кадров — не знает, что они обозначают. За спиной у К. Т. высказывались всякие грязные и сексистские предположения. Мужчины ее побаивались, а — как быстро обнаружил Ник, став напарником К. Т., — чем неувереннее мужчина, тем легче его напугать.
Ник Боттом никогда не боялся детектива первого ранга К. Т. Линкольн; но, может быть, это объяснялось их успешной работой в паре.
Но теперь, когда она широким шагом подходила к выгородке в дальнем углу ресторана «Денвер дайнер», где ее ждал Ник, он отчасти испытал неуверенность и тревогу при виде ее хмурого лица. Он знал, что эта цветная женщина с суровыми чертами, волосами в мелкую кудряшку и ростом в шесть футов два дюйма всегда носит на бедре девятимиллиметровый «глок»; это вовсе не способствовало уменьшению беспокойства.